Неточные совпадения
Не казнь страшна: пращур [Пращур — предок.] мой
умер на лобном месте, [Лобное место — возвышение на Красной площади, где иногда казнили государственных преступников.] отстаивая то, что
почитал святынею своей совести; отец мой пострадал вместе
с Волынским и Хрущевым.
— Вот уж
почти два года ни о чем не могу думать, только о девицах. К проституткам идти не могу, до этой степени еще не дошел. Тянет к онанизму, хоть руки отрубить. Есть, брат, в этом влечении что-то обидное до слез, до отвращения к себе.
С девицами чувствую себя идиотом. Она мне о книжках, о разных поэзиях, а я думаю о том, какие у нее груди и что вот поцеловать бы ее да и
умереть.
Теперь Штольц изменился в лице и ворочал изумленными,
почти бессмысленными глазами вокруг себя. Перед ним вдруг «отверзлась бездна», воздвиглась «каменная стена», и Обломова как будто не стало, как будто он пропал из глаз его, провалился, и он только почувствовал ту жгучую тоску, которую испытывает человек, когда спешит
с волнением после разлуки увидеть друга и узнает, что его давно уже нет, что он
умер.
Петр Александрович Миусов, человек насчет денег и буржуазной честности весьма щекотливый, раз, впоследствии, приглядевшись к Алексею, произнес о нем следующий афоризм: «Вот, может быть, единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не
умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив,
почтут за удовольствие».
— Ах нет, есть люди глубоко чувствующие, но как-то придавленные. Шутовство у них вроде злобной иронии на тех, которым в глаза они не смеют сказать правды от долговременной унизительной робости пред ними. Поверьте, Красоткин, что такое шутовство чрезвычайно иногда трагично. У него все теперь, все на земле совокупилось в Илюше, и
умри Илюша, он или
с ума сойдет
с горя, или лишит себя жизни. Я
почти убежден в этом, когда теперь на него смотрю!
— Миловидка, Миловидка… Вот граф его и начал упрашивать: «Продай мне, дескать, твою собаку: возьми, что хочешь». — «Нет, граф, говорит, я не купец: тряпицы ненужной не продам, а из
чести хоть жену готов уступить, только не Миловидку… Скорее себя самого в полон отдам». А Алексей Григорьевич его похвалил: «Люблю», — говорит. Дедушка-то ваш ее назад в карете повез; а как
умерла Миловидка,
с музыкой в саду ее похоронил — псицу похоронил и камень
с надписью над псицей поставил.
Мы нашли бедного Максима на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли
с лошадей. Он
почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно
с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он
умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
Чувствую я, что больная моя себя губит; вижу, что не совсем она в памяти; понимаю также и то, что не
почитай она себя при смерти, — не подумала бы она обо мне; а то ведь, как хотите, жутко
умирать в двадцать пять лет, никого не любивши: ведь вот что ее мучило, вот отчего она,
с отчаянья, хоть за меня ухватилась, — понимаете теперь?
Тут же, совсем кстати,
умер старый дворовый Потап Матвеев, так что и в пустом гробе надобности не оказалось. Потапа похоронили в барском гробе, пригласили благочинного, нескольких соседних попов и дали знать под рукою исправнику, так что когда последний приехал в Овсецово, то застал уже похороны. Хоронили болярина Николая
с почестями и церемониями, подобающими родовитому дворянину.
Старушка
умерла от разрыва сердца. Малыгинский дом точно весь застонал. Пока была жива старушка, ее
почти не замечали, а теперь для всех было ясно как день, что
с нею вместе рушился весь дом. И всех лучше понимал это сам Харитон Артемьич, ходивший из комнаты в комнату, как оглушенный.
Мать в то время уж очень больна была и
почти умирала; чрез два месяца она и в самом деле померла; она знала, что она
умирает, но все-таки
с дочерью помириться не подумала до самой смерти, даже не говорила
с ней ни слова, гнала спать в сени, даже
почти не кормила.
С год тому назад у него
умерли почти в один и тот же месяц два его единственные сына.
Почти в самое то мгновение, как явился он из Швейцарии в Петербург,
умирает в Москве один из родственников его матери (бывшей, разумеется, из купчих), старый бездетный бобыль, купец, бородач и раскольник, и оставляет несколько миллионов наследства, бесспорного, круглого, чистого, наличного и (вот бы нам
с вами, читатель!) всё это нашему отпрыску, всё это нашему барону, лечившемуся от идиотизма в Швейцарии!
—
Умерла она так, что после этакой-то
чести, этакую бывшую властелинку потащил на гильотину палач Самсон, заневинно, на потеху пуасардок парижских, а она и не понимает, что
с ней происходит, от страху.
За личного врага меня
почитает, я это давно раскусил, и
с чего, что ему тут, ведь
умрет, я понять не могу!
— Здравствуйте, моя дорогая! — сказала она немножко в нос, слабым, бледным голосом,
с расстановкой, как говорят на сцене героини, умирающие от любви и от чахотки. — Присядьте здесь… Я рада вас видеть… Только не сердитесь, — я
почти умираю от мигрени и от моего несчастного сердца. Извините, что говорю
с трудом. Кажется, я перепела и утомила голос…
«Напугал меня братец, — продолжала она, — я подумала, что он
умер, и начала кричать; прибежал отец Василий
с попадьей, и мы все трое насилу стащили его и
почти бесчувственного привели в избу к попу; насилу-то он пришел в себя и начал плакать; потом, слава богу, успокоился, и мы отслужили панихиду.
К голосу моему попривыкла ты; мы живем
с тобой в дружбе, согласии, друг со другом,
почитай, не разлучаемся, и любишь ты меня за мою любовь к тебе несказанную, а увидя меня страшного и противного, возненавидишь ты меня несчастного, прогонишь ты меня
с глаз долой, а в разлуке
с тобой я
умру с тоски».
— Самый он-с, — отвечал откровенно и даже как бы
с некоторым удовольствием малый. — Меня, ваше благородие, при том деле
почесть что и не спрашивали: «Чем, говорит, жена твоя
умерла? Ударом?» — «Ударом», — говорю; так и порешили дело!
— А что, ваше превосходительство, Кошка [Кошка Петр — матрос флотского экипажа, участник
почти всех вылазок во время Севастопольской обороны 1854—1855 годов, приобретший храбростью легендарную славу;
умер около 1890 года.] этот — очень храбрый матрос? — спросил он Эйсмонда как бы из любопытства, а в самом деле
с явно насмешливою целью.
Наконец он
умирает.
Умирает тихо, честно,
почти свято. За гробом следует жена
с толпою сыновей, дочерей, снох и внучат. После погребенья совершают поминки, в которых участвует вся деревня. Все поминают добром покойника."Честный был, трудовой мужик — настоящий хрестьянин!"
Около этого времени ее постигло горькое испытание:
умерла старая директриса института. Горе едва не подавило ее, но она, как и по случаю смерти тетки, вступила
с ним в борьбу и вышла из нее
с честью.
— Надеюсь, это не дурно: лучше, чем выскочить из колеи, бухнуть в ров, как ты теперь, и не уметь встать на ноги. Пар! пар! да пар-то, вот видишь, делает человеку
честь. В этой выдумке присутствует начало, которое нас
с тобой делает людьми, а
умереть с горя может и животное. Были примеры, что собаки
умирали на могиле господ своих или задыхались от радости после долгой разлуки. Что ж это за заслуга? А ты думал: ты особое существо, высшего разряда, необыкновенный человек…
— Да,
умер. Я скажу, что он любил тебя, а вовсе не был сумасшедшим. Я не сводил
с него глаз и видел каждое его движение, каждое изменение его лица. И для него не существовало жизни без тебя. Мне казалось, что я присутствую при громадном страдании, от которого люди
умирают, и я даже
почти понял, что передо мною мертвый человек. Понимаешь, Вера, я не знал, как себя держать, что мне делать…
Есть дружбы странные: оба друга один другого
почти съесть хотят, всю жизнь так живут, а между тем расстаться не могут. Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и, пожалуй,
умрет, если это случится. Я положительно знаю, что Степан Трофимович несколько раз, и иногда после самых интимных излияний глаз на глаз
с Варварой Петровной, по уходе ее вдруг вскакивал
с дивана и начинал колотить кулаками в стену.
— Однако донос не показывает его благородства; и главное, по какому поводу ему мешаться тут? А потом, самое дело повел наш тамошний долговязый дуралей-исправник, которого — все очень хорошо знают — ваш муж
почти насильно навязал дворянству, и неужели же Егор Егорыч все это знает и также действует вместе
с этими господами? Я скорей
умру, чем поверю этому. Муж мой, конечно, смеется над этим доносом, но я, как женщина, встревожилась и приехала спросить вас, не говорил ли вам чего-нибудь об этом Егор Егорыч?
Сколь ни велики мои грехи, но неужели милосердый бог назначит мне еще новое, невыносимое для меня испытание, и
умру не я, а Сусанна!» При этой мысли Егор Егорыч
почти обезумел: не давая себе отчета в том, что делает, он велел Антипу Ильичу позвать Сусанну Николаевну, чтобы сколь возможно откровеннее переговорить
с нею.
Да, именно теперь, когда приходилось
почти умирать с голоду, теперь-то меньше всего и манило туда.
Но находясь в сем положении за жидов и греков, которых не имел
чести познать до этого приятного случая, я утешаюсь хоть тем, что
умираю выпоротый все-таки самими моими соотчичами и тем кончаю
с милой родиной все мои счеты, между тем как тебя соотечественники еще только предали на суд онемеченных и провонявшихся килькой ревельских чухон за недостаток почтения к исключенному за демонстрации против правительства дерптскому немецкому студенту, предсказывавшему, что наша Россия должна разлететься „wie Rauch“.» [Как дым — Нем.]
Муж Ирины быстро подвигается на том пути, который у французов называется путем
почестей. Тучный генерал обскакивает его; снисходительный остается сзади. И в том же городе, где проживает Ирина, проживает и наш приятель, Созонт Потугин: он редко
с ней видится, и нет для нее особенной надобности поддерживать
с ним связь… Та девочка, которую поручили его попечениям, недавно
умерла.
Прочитывая все это, Миклаков только поеживался и посмеивался, и говорил, что ему все это как
с гуся вода, и при этом обыкновенно
почти всем спешил пояснить, что он спокойнейший и счастливейший человек в мире, так как
с голоду
умереть не может, ибо выслужил уже пенсию, женской измены не боится, потому что никогда и не верил женской верности [Вместо слов «женской измены не боится, потому что никогда и не верил женской верности» было: «женской измены не боится, потому что сам всегда первый изменяет».], и, наконец, крайне доволен своим служебным занятием, в силу того, что оно все состоит из цифр, а цифры, по его словам, суть самые честные вещи в мире и никогда не лгут!
— Теперь, конечно, давайте! Не
с голоду же
умирать! — отвечала Елена, пожимая плечами. — Не думала я так повести жизнь, — продолжала она
почти отчаянным голосом, — и вы, по крайней мере, — отнеслась она к князю, — поменьше мне давайте!.. Наймите мне самую скромную квартиру — хоть этим отличиться немного от содержанки!
Ах! я
почла бы это не местию, но знаком примирения, и
умерла бы
с радостию.
И какое перо опишет это быстрое и вместе медленное истребление нескольких сот тысяч воинов, привыкших побеждать или
умирать с оружием в руках на поле
чести, но незнакомых еще
с ужасами беспорядочного отступления?
Умер Колесников второго августа, и
с этого дня
почти целый месяц Саша жил и двигался в бездумной пустоте, во все стороны одинаково податливой и ровной, как море, покрытое первым гладким ледком.
Но это не украшало отца, не гасило брезгливость к нему, в этом было даже что-то обидное, принижающее. Отец
почти ежедневно ездил в город как бы для того, чтоб наблюдать, как
умирает монах.
С трудом, сопя, Артамонов старший влезал на чердак и садился у постели монаха, уставив на него воспалённые, красные глаза. Никита молчал, покашливая, глядя оловянным взглядом в потолок; руки у него стали беспокойны, он всё одёргивал рясу, обирал
с неё что-то невидимое. Иногда он вставал, задыхаясь от кашля.
Это был старичок, сухой, немой, слепой, хромой, так что наконец ему стало нельзя жить на свете, он и
умер; а затем и понадобился новый жилец, потому что нам без жильца жить нельзя: это
с бабушкиным пенсионом
почти весь наш доход.
— Вчера я был на
почте, — начал Савелий, — и встретил там человека Мановского. Он получил письмо
с черною печатью. Я, признаться сказать, попросил мне показать. На конверте написано, что из Кременчуга, а там живет папенька Анны Павловны. Я боюсь, не
умер ли он?
Ему писали, что, по приказанию его, Эльчанинов был познакомлен, между прочим,
с домом Неворского и понравился там всем дамам до бесконечности своими рассказами об ужасной провинции и о смешных помещиках, посреди которых он жил и живет теперь граф, и всем этим заинтересовал даже самого старика в такой мере, что тот велел его зачислить к себе чиновником особых поручений и пригласил его каждый день ходить к нему обедать и что, наконец, на днях приезжал сам Эльчанинов, сначала очень расстроенный, а потом откровенно признавшийся, что не может и не считает
почти себя обязанным ехать в деревню или вызывать к себе известную даму, перед которой просил даже солгать и сказать ей, что он
умер, и в доказательство чего отдал послать ей кольцо его и локон волос.
Окрещен же сей младенец известным тебе отцом Алексеем осторожно, не погружением, а полит
с чайного блюдца, и назван Парменом, так как такое имя значилось в метрике, которую дворецкий Силуян достал мне у бедных дворян Тугановых на их сына, что
почти вровень
с сим всего за месяц у них родился и наскорях затем
умер.
Как быть, ежели при современных общественных отношениях всякий, кто не эксплуатирует другого, должен
почти умирать с голода?
И науки кончивши, не образумились."Пустите нас отличаться на поле
чести или
умереть за отечество". Тьфу вы, головорезы! По нескольку часов бился
с каждым и объяснял им мораль, что человек должен любить жизнь и сберегать ее, и се и то им говорил. В подробности рассказывал им, что я претерпел в военной службе по походам из роты к полковнику… ничто не помогло! Пошли. Правда, нахватали чинов, все их уважают… но это суета сует.
Сплошь да рядом чахоточный человек
умирает,
почти и не подозревая, что он завтра умрет-с.
— Это гретые тарелки-с, раскаленные-с! — говорил он чуть не в восторге, накладывая разгоряченную и обернутую в салфетку тарелку на больную грудь Вельчанинова. — Других припарок нет-с, и доставать долго-с, а тарелки,
честью клянусь вам-с, даже и всего лучше будут-с; испытано на Петре Кузьмиче-с, собственными глазами и руками-с.
Умереть ведь можно-с. Пейте чай, глотайте, — нужды нет, что обожжетесь; жизнь дороже… щегольства-с…
Оставляет же он нас
почти с голоду
умирать: стало быть, не любит совсем и никогда не любил; а если так, то и от мировой толку не будет.
Ваничка. Нет, какое-с! Он все так прокуратит. Как приехали мы в первый-то день-с, так притворился, что
умирает… Меня маменька даже за попом было послала, я прихожу назад, а дедушка сидит да ест; целую
почесть индейку оплел… Я было, Надежда Ивановна, вам уток настрелял, да проклятые собаки и сожрали их. У нас ведь их никогда не кормят, все, чтоб сами промышляли, — вот они этак и промышляют.
Подобные мысли и опасения тревожили Кольцова
почти постоянно и возмущали последние дни его жизни. Во все продолжение 1842 года он был болен. Наконец силы его совершенно истощились; он упал под бременем болезни, бедности и бесплодной борьбы
с обстоятельствами. 19 октября 1842 года, в три часа пополудни, Кольцова не стало. Он
умер на 34-м году от рождения.
Он видел, как все, начиная
с детских, неясных грез его, все мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал в книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним в колоссальных формах и образах, ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались в глазах его целые города, как целые кладбища высылали ему своих мертвецов, которые начинали жить сызнова, как приходили, рождались и отживали в глазах его целые племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась
почти в миг зарождения; как, наконец, он мыслил не бесплотными идеями, а целыми мирами, целыми созданиями, как он носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он
умирает, разрушается в пыль и прах, без воскресения, на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.
Некоторые простудились, и в том числе больной, который стучит: у него сделалось воспаление легких, и несколько дней можно было думать, что он
умрет, и другой
умер бы, как утверждал доктор, но его сделала непостижимо живучим,
почти бессмертным его страшная воля, его безумная мечта о дверях, которые должны быть открыты: болезнь ничего не могла сделать
с телом, о котором забыл сам человек.
С другого же
почти дня Рымов закутил; начали ходить к нему какие-то приятели, пили, читали, один из них даже беспрестанно падал на пол и представлял, как будто бы
умирает; не меньше других ломался и сам хозяин: мало того, что читал что-то наизусть, размахивал, как сумасшедший, руками; но мяукал даже по-кошачьи и визжал, как свинья, когда ту режут; на жену уже никакого не обращал внимания и только бранился, когда она начинала ему выговаривать; уроки все утратил; явилась опять бедность.